Рыцарь Евхаристии

Автор: священник Антоний Лакирев

Прот. А. Шмеман родился 13.09. 1921 в Ревеле в эмигрантской семье; в раннем детстве вместе с семьей поселился в Париже, где прошла первая половина его жизни (до 1951 г.). Здесь он учился в основанном ген. В.В. Римским-Корсаковым русском кадетском корпусе в Версале, потом в русской гимназии, а позже – в Лицее Карно и Сорбонне. В годы Второй мировой войны А. Шмеман учится в Свято-Сергиевском богословском институте, который он окончил в 1945 году.

Это было время, когда ректором Института был митр. Евлогий (Георгиевский), а деканами – прот. С. Булгаков, и прот. В. Зеньковский. Среди преподавателей – еп. Кассиан (Безобразов) и архим. Киприан (Керн), прот. Н. Афанасьев и прот. Г. Флоровский, уже названные прот. С. Булгаков и прот. В. Зеньковский, А.В. Карташев, Л.А. Зандер и Б.И. Совэ. Личность и труды каждого из них могут составить предмет отдельного обсуждения, выходящего за рамки этой статьи; особое значение для о. А. Шмемана имели, насколько можно судить, А.В. Карташев, архим. Киприан и прот. Н. Афанасьев.

По окончании Свято-Сергиевского института, в 1946 г., А. Шмеман был рукоположен митр. Владимиром (Тихоницким); это событие, безусловно, ключевое для жизни о. Александра, нельзя назвать ни поворотным, ни даже решающим. С детских лет Церковь стала его призванием, и священство, в известном смысле, поставило все на свои места. В первые годы после рукоположения он служит в храме равноапп. Константина и Елены недалеко от Парижа, где настоятелем был о. Киприан (Керн) и преподает в Свято-Сергиевском институте церковную историю. Насколько можно судить по некоторым дневниковым записям о. Александра, эти первые годы служения для него не были вполне идиллическими; в 1951 г. он оставляет Париж и переходит в Свято-Владимирскую семинарию в Нью-Йорке. В 1959 году о. Александр защитил в Свято-Сергиевском институте докторскую диссертацию, опубликованную как «Введение в литургическое богословие».

С 1962 г. до самой своей кончины в 1983 г. прот. А. Шмеман был деканом Свято-Владимирской семинарии. В эти годы он пишет и издает свои основные богословские труды, ведет передачи на радио «Свобода», читает множество лекций в самых разных местах. Наряду с богословскими трудами, он много говорит и пишет о русской литературе и культуре, но главным для него оставалось его церковное служение. Он непосредственно участвует в событиях, связанных с подготовкой и установлением автокефалии Православной Церкви в Америке, в устроении ее внутренней жизни.

Имя и труды прот. А. Шмемана и после его смерти продолжают действовать, участвовать в жизни Церкви. Слово о. Александра проникало в Россию по радио и в «тамиздате», распространялось в «самиздате», но по-настоящему, конечно, стало доступно после падения советской власти – и тогда оно зазвучало в полную силу. Весьма характерно, что эволюция церковной жизни, свидетелями которой мы стали за последние 15–20 лет, происходит по направлению, обозначенному о. Александром (или, порой, против него). Литургическое развитие (а оно, что бы мы ни думали, происходит все стремительней), не опирающееся на литургическое богословие Шмемана, в России уже невозможно. Кажется, невозможно…

* * *

Богословские труды Шмемана охватывают довольно широкий круг тем. Несколько его работ посвящены церковной истории («Церковь и церковное устройство» (1949), «Исторический путь православия» (1954) и др.). Основная часть работ о. Александра посвящены литургическому богословию. В сущности, это не только особое направление богословской мысли, но, вернее всего, новая форма богословия, возникшая к середине 20 в. Как пишет сам о. Александр, литургическое богословие отличается от литургики тем, что оно занимается не тем, как совершается богослужение, а тем что в нем происходит; от иных форм богословия литургическое богословие отличается тем, что в качестве источника опирается на богослужебный опыт Церкви.

Во многих статьях и книгах, особенно более ранних, о. Александр подробно обосновывает сам факт необходимости для богословия быть «литургическим», соотносить богословие с опытом веры и жизни Церкви. Отрыв богословствования от почвы живого литургического опыта с неизбежностью приводит к тому, что оно превращается в теоретическую систему, имеющую весьма косвенное отношение не только к жизни мира, но даже к жизни Церкви. Преодоление этого разрыва возможно, если богословие будет, по словам о. Александра, вживанием в сущность веры. Литургический опыт оказывается при этом в центре потому, что именно в нем дана нам реальность встречи с Тем, о Ком богословие, собственно, и толкует.

О. А. Шмеман не раз повторяет латинское изречение lex orandi lex est credendi, закон молитвы есть и закон веры. То, как мы верим и то, как мы молимся, теснейшим образом взаимосвязано друг с другом. То, что христиане знают о Боге, существенным образом отражается на том, как они Ему молятся. Точно так же, то, что христиане знают о своем и мира спасении, определяет их общую, церковную молитву. Но не менее важно, что постижение Бога, встреча с Ним (углубление в lex credendi), происходят, когда христиане молятся определенным образом (практика lex orandi). Не только искажения веры влекут за собой искажения литургии, но и наоборот: искажения литургической жизни ведут к тому, что многое в lex credendi становится пустым звуком.

Поэтому вовсе небезразлично, как мы участвуем в Таинствах, особенно – в Евхаристии. Причащение не является просто актом личного благочестия, событием в отношениях между Богом и конкретным человеком. У него есть и иной, общецерковный аспект. И поэтому постоянное участие в Евхаристии необходимо не только отдельным христианам, но и Церкви в целом. Вместе с очень немногими православными и католическими богословами о. Александр одним из первых призывает вернуться к нормальной древней церковной практике регулярного причащения и пересмотреть для этого и практику «подготовки», и практику исповеди. Формулировка этого призыва в его знаменитой статье «Святая святым» звучит как заголовок всего литургического богословия 20 века: «Открыть все заново».

В этом «открытии всего заново» открывается нечто принципиально важное, что, надо полагать, было отлично известно античному христианству, но не было сформулировано из-за своей очевидности (по крайней мере, так объяснял этот факт Шмеман). Речь идет о евхаристической природе Церкви: Церковь – это община верных, собранных ἐπὶ τὸ αὐτὸ <1>, для совершения Евхаристии. Конечно, Церковь обладает всеми свойствами, которые приписывают ей традиционные определения катехизисов: она обладает общей верой, единством иерархии и т.п. Но все это имеет смысл постольку, поскольку есть Евхаристия. С этой точки зрения Церковь видится не столько как структура, сколько как событие, в полной мере природа ее реализуется тогда и только тогда, когда в ней совершается Евхаристия.

Евхаристия – не средство, пусть даже и для освящения мира и человека; она – не только высший дар Бога людям, хотя и все это – тоже. Но Евхаристия – само присутствие Христа в Церкви и, через нее – в мире. И именно в Евхаристии явлено и реализуется Царство Божье. То, что мы привычно отодвигаем куда-то на конец времен, говоря: «Царство Небесное, вечный покой…», явление Царства будущего века, в Евхаристии дано Церкви уже сейчас. Древние христиане называли Евхаристию «начатками»: в ней Церковь приносит Богу очень простые вещи, хлеб и вино, но через них приносится и весь мир. И весь мир становится через Евхаристию присутствием Царства.

Проповедь – важная часть церковной миссии, особенно если речь идет о проповеди нравственных основ в безнравственном мире. Действенная помощь страдающим людям – необходимая часть церковной миссии. Культура – важный компонент церковного бытия. Но главное, что не может быть никем и ничем сделано вместо Церкви – принести в мир Царство Христа. Все, чем Церковь служит людям, что она несет им, становится Царством, если и когда все это коренится в Евхаристии. Как сошествие Христа в ад делает место отсутствия Бога местом Его присутствия, так Евхаристия превращает мир без Бога в присутствие Царства Христа.

И еще один важный аспект: в сегодняшней реальности именно Евхаристия открывает Церкви призвание этого мира, то, чем ему надлежит стать. Весь мир призван Богом стать пространством Евхаристии и веществом Евхаристии; именно в этом смысл его бытия и смысл того, что Слово Божье называет царственным священством народа Божьего. Кроме того, именно евхаристическая природа Церкви определяет смысл участия в ней каждого человека.

Такое видение Церкви не было для о. Александра только теорией. Его деятельность как педагога и литератора, его церковное служение определялись в первую очередь именно осознанием природы Церкви. Его отношение к судьбам и призванию Православия в мире вообще и в Америке в частности, его позиция в связи с установлением автокефалии – следствие того, чем для него была Церковь. Сегодня для нас важно также, что о. Александр Шмеман не просто говорил о губительности разделения мира и жизни на сферы религиозного и светского, – он обосновал и засвидетельствовал альтернативу этому разделению в соединении всей твари в Благодарении Творцу.

Примечания:

<1> Греч. «на одно и то же», «для одного».

Ранее опубликовано: журнал "Истина и жизнь"